публикации

Яна Ралдугина
«Конкурент», № 32, 2000, 15 – 20.08.2000

 

Даже беглый взгляд на ее произведения - фото и картины – говорит о том, что у Архиповой Екатерины за внешней простотой и привлекательностью стоит гораздо большее, чем просто желание что-то изобразить с помощью краски и запечатлеть на снимке.

– Сроду не любила рисовать принцесс, выписывать им реснички и платьишки. Пока училась в школе, в тетрадях, на промокашках рисовала всякие танчики, пистолетики, «войнушки».

– Не этим ли сейчас можно объяснить реакцию некоторых зрителей, которые называют вашу живопись «мужской»? И вообще, как вы считаете, насколько правомерно разделение искусства, в частности, живописи, на «мужское» и «женское»?

– Для меня один из основных критериев оценки искусства – его уровень. Искусство высокого уровня говорит об общечеловеческих проблемах и ценностях, и представляет собой ценности общекультурные.
Пол, национальность и профессиональная специализация художника – это лишь анкетные данные и особенности его языка. Поэтому выражение «мужская живопись» по отношению к моим работам это, скорее, дань традиции и инертность мышления.
Сейчас уже никому не придет в голову всерьез разделять уровни интеллектуальных и творческих возможностей людей разных рас. Разве что расисту. Расизм – это психопатический диагноз.
В настоящее время все глобальные каноны – социальные, религиозные – претерпевают период критического отношения и проверки на жизненную необходимость. Поэтому, говоря об особенностях и отличиях между «мужским» и «женским» искусством, можно говорить разве что об особенностях языка. Люди идут своими путями к одной и той же цели, ведь в своей вершине культура общечеловечна.

– В каких отношениях у вас находятся природа и человек? Возможно такое соотношение: человек сквозь природу и природа сквозь человека. На ваших фотографиях стекла очков не отличаются от камней, волосы девушек от цветов, а картины обладают мягким осязаемым пространством, обволакивающим балконы, юнг, лампадки и делающим их живыми.

– Мне приятно, когда мои работы вызывают такие чувства. Действительно, фотографии для выставки в «Арке» отбирались в соответствии с идеей о взаимопроникновении человека и природы. Ведь если человек возвел вокруг себя стены и окружил себя удобствами, это не значит, что он больше от нее не зависит и природа теперь ему нужна только в виде пляжа или огорода. Мечтаем-то мы о том же, что и раньше, и в представлениях о счастье чаще всего видим себя на фоне природы. Это происходит неосознанно. Мы не просто связаны и зависим друг от друга – мы сделаны из одного вещества. Мы сами природа и есть.

– Почему вы рисуете много моря?

– Это связано с конкретной темой. В живописных работах у меня моря мало. Просто Владивосток я воспринимаю как часть моря. Цель его создания, идея и нынешние задачи неразрывно связаны с морем, и это не может не влиять на мой образ.

– Искусство теперь приобретает форму некоего синтеза, сплава сразу нескольких видов искусств. У вас фотография живописна, а живопись легко положить на слова. Вам тесно в рамках одного вида искусства?

– Возможно. Выбор вида искусства – это выбор языка. Одна и та же идея, сказанная на языках живописи, фотографии и собственно слова, на эмоциональном, чувственном уровне воспринимается по–разному. Но по большому счету это не принципиально, и язык не самоцель, а средство выражения.
И еще я думаю: чтобы достичь высот в искусстве, максимально полно и сильно выразить свою идею, необходимо сконцентрировать свои усилия в чем–то одном. Нельзя распыляться. Занимаясь вплотную разными видами искусств, можно лишь выдержать общий средний уровень, равномерно распределяя достигнутое между языками, превращая это в самоцель.
Я это понимаю и, посвятив какое–то время графике и фотографии, снова возвращаюсь к живописи. Но так как свои идеи и чувства я мыслю в разных средствах выражения, то вполне возможен еще их поиск. К примеру, кино.

– Кино о чем ?

– О том же самом. Об идее прихода к гармонии.

– В чем гармония, по–вашему ?

– В гармонии с самим собой и окружающим миром. Поиск гармонии – страшно долгое и трудное дело. Это дело жизни.

– Ваши работы достаточно хорошо продаются.

– Я убеждена, что любая вещь, созданная с любовью и высоким уровнем мастерства, найдет того человека, который полюбит ее и захочет сделать ее частью своего мира.

– Можно ли говорить о конъюнктуре в вашем случае?

– Конъюнктура – это спрос. Это сконцентрированные в предмете потребности общества, людей. И поэтому у нее есть свои уровни.
Художник не отделим от своего зрителя, в том числе и покупателя. Вообще вопрос востребованности искусства, я думаю, самый больной со времен освобождения художника от статуса слуги своего хозяина.
Художник теперь сам отвечает за тот уровень, который он представляет. Он сам выбирает, кому служить – Богу или Маммоне. Глубоким и высоким потребностям людей или их спросу на товар. А лики Маммоны меняются и переводят себе на службу и самых, казалось бы, неподкупных.
Кто бы мог подумать, что, к примеру, вчерашнее андеграундное, «независимое», а ныне «актуальное», искусство сегодня в «европах» самый ходовой товар? Да, художник, как и любой человек, сейчас брошен на самовыживание. Но разница в ответственности. Критерий художника – честность по отношению к себе и своей работе.

– Каким образом повлияла на вас география вашей биографии?

– Подъем над землей способствует расширению сознания. Раньше я считала себя культурным космополитом. Но это отношение, скорее, культурного потребителя. Когда встает проблема создавания, проблема выражения своей идеи и поиска своего языка, то здесь, я думаю, роль опоры и источника сил начинает играть собственная национальная культурная традиция. Русская духовная традиция, русская культура, как никакая другая сейчас, на мой взгляд, отвечает вопросу о поиске гармонии с миром, духовном становлении и совершенствовании.

– Наверняка вы учились не только у философов, но и у собственных родителей. Какие их слова вам запомнились и каким вы продолжаете следовать?

– Мне, действительно, было на кого равняться в детстве, опереться в юности и есть кем гордиться сейчас. Запомнились не слова, а отношение: если ты за что–то берешься, сделай это на высоком уровне. И не обязательно быть первым. Хотя существует теория, что цивилизацией движет тщеславие. Это верно лишь для определенного этапа, уровня. Раньше и у меня тщеславие было одной из движущих сил. Пока это помогает учиться и работать, пока это не самоцель, это хорошо. Но тщеславие – это, скорее, один из гормонов роста, и ставить его во главу угла неправомерно. Все–таки главное – для чего, во имя чего так стараться. Идея все-таки созидательная. И сосредоточиваться на доказательствах себе и миру, кто здесь лучший и вообще главный, задача, на мой взгляд, недостойная художника, творца.

– А чего вы не понимаете и не принимаете?

– Не принимаю разрушительности. Глобальная проблема современного мира, а значит, и искусства – разрушительность. Но я не оппонент. Я придерживаюсь мнения, что лучшее доказательство лучшего – сделать это лучшее. Поэтому я не вступаю в дискуссии с «актуальными искусствами». Я просто хочу представить собой пример обратного.

– Как бы вы определили то, чем занимаетесь?

– Наверное, созидание. Не просто создавать хорошее, хотя уже само по себе это благороднейшее из занятий. Я хочу вызвать в человеке чувство гармонии и желание создавать ее самому.

 

<< назад к публикациям